Сумерки опустились на землю. Объекты стали нечеткими, фантастическими. На фоне вечереющего, практически уже ночного неба, женские фигуры. Выдвижные ящики, подпорки под выростами на спинах, вытянутые вперед руки, нащупывающие в темноте хоть какую-то опору. С рук уже содрана кожа, бордовым цветом пугает оголенная плоть. Вдали жираф, объятый пламенем.
Тревожные предчувствия, напряжение, страхи. Нет ясности, нет понимания. Распад фигур на отдельные объекты, наступление тьмы. Пылающий жираф словно не замечает огня, не чувствует его. От этого ощущение трагедии еще отчетливей. Надвигается нечто ужасное, неотвратимое. Подсознание сигнализирует сложными символами и густыми холодными красками.
На фоне огромных символических фигур жалким и беззащитным выглядит белый человечек, бредущий сам по себе, в никуда. Предостережения, сигналы, остаются неразгаданными для него.
В 1936-ом началась Гражданская война в Испании – один из самых кровопролитных внутри национальных конфликтов 20 столетия, послуживший, к тому же, генеральной репетицией ко Второй Мировой.
Разумеется, Дали и Гала вовсе не желали находиться внутри испанской братоубийственной мясорубки – поэтому в спешном порядке покинули Испанию. Так начались их не лишенные приятности “скитания” по Европе.
“Скитания” намеренно беру в кавычки: к тому времени у Сальвадора Дали уже имелась быстро растущая слава, а вместе с нею – и кое-какие деньги, и знакомства, и связи… Поэтому все было бы вовсе не так печально – если бы не агрессивные планы Гитлера, во все щеки раздувавшего в Европе пожар войны, в багровых языках которого суждено было сгореть миллионам человеческих жизней.
То весьма сомнительного свойства восхищение, а точнее, болезненный и провокационный интерес, который демонстрировал Дали в отношении одиозного Гитлера, быстро сменился неподдельным страхом, и все закончилось, как мы знаем, бегством Дали и Гала в США, растянувшимся на долгих 8 лет.
Думается, уже в 1936-37, создавая своего “Пылающего жирафа”, очень чувствительный, как и подобает творческому человеку, Дали отчетливо предвидел грядущие бедствия.
И как бы не заявлял художник публично, что находится “вне политики”, поскольку “политика его нисколько не интересует” – заявления эти не соответствуют действительности. “Политика” сама, без спроса вторгалась в его творчество тех лет, и воспринимать написанное Дали в те смутные годы следует именно, как историко-культурный документ – пусть и весьма своеобразного свойства.